Звезда в Минас-Моргуле.

                                                                                (…И Свет во Тьме воссиял…)

                                                         

                                                          Посвящается  Ю Аэлин и Шейд Арт,

                                                        без которых этот рассказ не возник бы.

 

                                           Глава 1.

                            Нет больше той любви…

 

-         Фродо! – раздался с порога звонкий голос Сэма.

 

Было прекрасное октябрьское утро. Золотая осень всецело вступила в свои права. Шир утопал в золоте и багрянце листвы и ласковых лучах не по-октябрьски теплого солнца. В пожелтевшей высокой траве кое-где виднелись красноватые звездочки осенних астр, в заботливо ухоженных садах около норок горделиво красовались алые и пестрые георгины, высокие свечки гладиолусов, душистые разноцветные флоксы, пушистые хризантемы. Солнечные лучи проникали в круглые окошки Бэг-энда, отбрасывая яркие зайчики на белоснежных стенах норки: в их свете кружились хороводом пылинки. Сэм только что получил радостную весть: их друг Мериадок жениться собрался, да на ком – на Айриэль, эльфийке из Ривендела. Давно, со времен Старого Тука, не слыхано было о браках между хоббитами и эльфами, и посему такое событие не могло остаться без внимания. Само собой разумеется, первым делом Сэм поспешил поделиться столь удивительной новостью с другом и господином.

 

-         Фродо! Господин Фродо! – позвал он снова. Но и в этот раз никто не ответил ему. В Бэг-энде стояла гробовая тишина. Тут уж сердце Сэма не на шутку встревожилось. Он бросился по комнатам, громко зовя друга, но лишь эхо, разносящееся по коридорам, было ему ответом. Сэм еще больше встревожился, вспомнив, что за последние несколько дней его хозяин сделался каким-то непривычно мрачным и молчаливым. Правда, что Фродо временами был склонен к молчанию и искал уединения – этим он, пожалуй, сильно отличался от остальных хоббитов, любящих веселое общение и большие собрания. Однако никогда раньше даже внимательный Сэм не замечал за другом подобной меланхолии. На все вопросы, что случилось, он предпочитал отмалчиваться, и Сэму оставалось только теряться в догадках относительно причин происходящего – и тервожиться, непрестанно беспокоиться о судьбе хозяина. Что же могло случиться в этот раз?

 

Наконец, Сэм вбежал в комнату Фродо и увидел своего хозяина, лежащего навзничь без движения поперек кровати. Странный черный плащ окутывал его тело.

-         Господин Фродо! – Сэм одним мигом очутился рядом с ним, не понимая, что происходит.

Фродо посмотрел на него печальными синими, как небо, глазами:

-         Я ухожу, Сэм Гэмджи, - прошептал он.

Жестокая боль стиснула сердце Сэма, на глаза навернулись слезы:

-         Фродо, милый Фродо! – говорил он, лаская друга. – Не уходите! Пожалуйста, не уходите. Не оставляйте меня.

-         Я должен уйти… Понимаешь, Сэм, милый, вот мы живем здесь – и что бы ни случилось, как бы ни были тяжелы времена, у нас есть достояние, которое вовеки не отнимется – вечный Свет Истины. Разве не великое утешение – знать, что находишься на стороне Света, что с тобой – великие Валар и Сам Единый? Разве не милость – страдать во имя Истины? Но подумай о других – о множестве предавшихся Тьме, о целых народах, погрязших во зле и никогда не слышавших о Добре и Свете. И все же, среди этих несчастных нет никого несчастнее Девятерых Слуг Саурона – лишенных даже собственной воли, всецело повинующихся Темному Владыке. Ты помнишь – Девять Назгулов?..

-         Помню, - в душе Сэма всколыхнулся знакомый страх.

-         Знаешь, а ведь когда-то они были великими и могущественными королями. Им было ниспослано много дарований Свыше, много великих милостей – быть может, более, чем другим. А потом Тьма поглотила их – одного за другим. Разве не несчастны они?  Думаешь, приятно черной тенью носиться по миру в обличье, вселяющем страх, сознавая, что некогда ты был прекрасным? А не хуже ли всего – всецело зависеть от воли Врага, быть его игрушкой, тогда как в прошлом тебе повиновались сотни тысяч? А спасение не придет – ни сегодня, ни завтра, ни через сотню лет. Вечность! Целую вечность – подобное существование. Страшно?

-         Страшно.

-         Знаешь, мне не дает покоя одна мысль: быть может, их все же можно спасти? Если бы кто-нибудь указал им путь Света – разве они не оставили бы Тьму?

-         Милый мой, Фродо, твоя наивность всегда восхищала меня. Неужели ты надеешься, что страшный черный призрак станет выслушивать чьи-либо проповеди о Добре и Свете? Один удар меча – и конец.

-         Да, пожалуй, в моем теперешнем обличье меня не слишком бы слушали – я был бы для них чужим… Вот я и решил, Сэм: стать всем для всех – Назгулом для назгулов… Принять их облик, стать подобным во всем – кроме одного: я буду неподвластен Темному Владыке. Быть может, тогда я смогу спасти их…

Тут Сэм, наконец, понял, что происходит и почему Фродо в последние дни выглядел столь мрачно и озабоченно. Его господин развоплощался – покидал его, уходил в мир теней, а он ничего не мог сделать, чтобы остановить друга. Слезы душили его, и он был не в силах вымолвить ни слова. Только сердце трепетало от боли и волнения, словно раненая птица.

-         Не плачь, Сэм, милый, - слабеющим голосом говорил Фродо, сжимая его широкие крепкие ладони своими тонкими изящными, уже почти призрачными, пальцами. – Не плачь, не надо. Я ведь по своей воле выбираю этот путь. Я должен спасти их… А потом, когда совершу все, что смогу – я вернусь… Ну не плачь, Сэм, - он утер блестящие бриллиантики слезинок на щеке друга, - не плачь, не надо. Я ведь и вправду вернусь… Я обещаю… Обещаю…

 

Сквозь пелену слез Сэм, не отрывая взгляда, смотрел на прекрасное и чистое лицо Фродо. Дивное лицо, так непохожее на простодушные и сытые мордашки большей части хоббитов – удивительно светлое и по-эльфийски одухотворенное: высокий лоб, прикрытый темно-каштановыми локонами вьющихся волос, тонкий прямой нос, по-девичьи пухлые губы, бледные щеки – неестественно белые, обычно легкий румянец, словно ласковый поцелуй весны, покрывал их. И глаза – огромные, синие, как ширское небо, как волны Великого Моря; выражение великой боли и печали в их сапфировой бездне странно сочеталось с игравшей на устах улыбкой, преисполненной блаженства, спокойной и по-детски безмятежной. Тихий приглушенный голос, ласковый, словно шелест весеннего ветерка в цветущих ветвях - «Я вернусь… Я вернусь…» Словно струи дождя в тростнике – шелест слов: «Прощай… Прощай…» Бессильно опускаются тонкие руки, тело истаивает, словно облачко на весеннем небе… Печальный взгляд синих глаз, словно гаснущие звезды…

Черная тень поднялась, прошла около остолбеневшего от горя Сэма, слегка задев его краем плаща, проскользнула в раскрытую дверь и слилась с тенью золотых берез во дворе.

-         Я вернусь!.. – еле слышно прошелестели слова. Или, быть может, это ветер пронесся, играя багряной осенней листвой?..

 

***

Слабость и боль – словно бы вся тяжесть Арды обрушилась грудой камней на его хрупкое тело. Контуры предметов расплываются, глаза застилает дымка. На мгновение темнота и тишина накрыли его глухим черным непрозрачным покровом… Потом – внезапная непостижимая легкость. Черная пелена рассеивается – он снова видит – как прежде, и все же – по-новому, словно бы впервые. Кажется, его взгляд проникает сквозь стены норки и дальше, за пределы Шира, а быть может, и за грань видимого мира. Неужели это и есть развоплощение? Или же он спит, и это – всего лишь сон? А быть может, смерть? Что есть смерть – если не такое же развоплощение? Но тогда его душа должна была отправиться за грань Арды – а он все еще здесь, в Бэг-энде. Значит, все же удалось…

Фродо встал с кровати, несколько раз прошелся по комнате, заглянул в большое круглое зеркало в резной вишневой оправе – интересно было посмотреть на себя в новом обличье – и с ужасом отшатнулся: из отражения в стекле на него смотрела пустота. «Ах, да, я совсем забыл – призраки в зеркалах не отражаются», - улыбнувшись самому себе, подумал он. Взгляд Фродо упал на сраженного горем Сэма. Внезапно, словно вспышка молнии, его душу пронзило острое желание вернуться. Ведь он не может, не должен бросать лучшего друга в такой печали. Стоит ли разбивать ему сердце? Чем он, в самом деле, сможет помочь Девятерым? Пусть ему даже удастся пробудить в их темных сердцах жажду света – что с того? Ведь Саурон не отпустит их – а ему самому с Темным Владыкой не совладать. Так имеет ли смысл все это предприятие? Здесь его знают и любят, для него цветут осенние цветы и золотится ширская листва, - а что ждет его там, в проклятых землях Востока? Да, он-то свободен, он всегда сможет вернуться – по крайней мере, так ему казалось, но разве не разорвется его сердце от боли, когда ему придется покинуть тех, кто станет его братьями? Сейчас он еще не знает их – не знает, и тем не менее, любовь к ним уже поселилась в его душе. Когда же он увидит Девятерых, когда день за днем будет разделять их назгульскую жизнь – разлука будет невыносимой, равно как и неудача. А если он не пойдет? Тогда Девятеро никогда не обретут спасения и будут обречены на вечное существование во мраке, в рабстве у Саурона. Значит, идти, все же, надо? Фродо еще раз бросил взгляд на Сэма. Хотелось обнять его на прощание; он протянул было руки - да вовремя спохватился: вряд ли его другу доставило бы удовольствие леденящее прикосновение назгула. Фродо лишь шепнул: «Прощай! Я вернусь!» - и поспешно выбежал из норы. Вовремя. Еще одна минута – и он просто не смог бы противостоять сильнейшему искушению остаться.

 

Первой мыслью, промелькнувшей у него в голове, когда он уже стоял посреди двора, было: что, если жители Хоббитании заметят его в столь странном обличье? Правда, что некоторым из них небольшая встряска не помешает – слишком уж закоснели, отяжелели их сердца, напрочь отрицая все, выходящее за грань материальной обыденщины и нарушающее затхлый покой их мирка – воистину, носа от земли не подымают. Но все же, добросердечному Фродо не хотелось чересчур пугать сородичей. Дорогой как раз пробегало трое очаровательных хоббитят, а за ними шли солидные мамаши, занятые обсуждением местных новостей. Фродо поспешил укрыться в тени – здесь его черная фигура была совершенно незаметной, да и солнце пекло не так сильно. Хоббита немало поразило: откуда такая жара в октябре? Это не был даже обычный летний зной: его еще можно было как-либо перенести. Сейчас же Фродо явственно ощущал, как раскаленные лучи огненного светила проникают в каждую частицу его призрачного тела, словно бы желая растопить или испепелить его. Он понял, почему назгулы стараются избегать солнечного света, предпочитая действовать во тьме. Неужели ему тоже отныне придется довольствоваться довольствоваться холодным сиянием луны и звезд? Фродо с детства любил солнышко, любил ясные погожие дни, и ему тяжело было обрекать себя на существование во тьме. Но ежели необходимо принести и эту жертву ради высшего блага? Ради спасения девятерых бесценных душ? А впрочем, все было не так уж плохо. По крайней мере, он все же мог находиться на солнце. Да и зрение его на удивление сохранило прежнюю остроту – более того, он обрел способность видеть ранее недоступное: ему словно бы открылась природа каждой вещи и то, чего обычный глаз неспособен узреть: чувства, с какими был сделан тот или иной предмет, и перипетии истории, которые ему довелось пройти; он узрел всю Арду со всеми ее многочисленными народами – великолепные города Светлых Эльфов, могучие крепости Гондора, привольные Роханские степи, пустыни и оазисы Харада, подземелья Мории, преисполненные непознанных тайн… И конечно же, он увидел их – не черные тени под плащами, как обычно Улаири являются постороннему взору, а их истинное, сокрытое обличье. Они были далеко – но, тем не менее, он явственно ощущал их. А они, наверняка почувствовали его.

 

Вот здесь и возникла первая загвоздка: назгулом-то он стал, а в Минас-Моргул его никакая чародейская сила не перенесла. Ну, те, Девятеро, на конях ездят или на птицах огромных летают, а ему на своих двоих добираться, что ли? Пони Фродо не держал – они вряд ли понадобились бы ему, останься он обыкновенным хоббитом: ибо если ему и случалось удаляться от дома слишком далеко, он предпочитал прогуливаться пешком, будучи убежденным, что нет ничего прекраснее прогулки под звездами посреди зеленеющих лесов. Можно, конечно, одолжить чужого пони. Впрочем, понятие «одолжить» не слишком-то вписывалось в кодекс чести типичного назгула – тот без лишних слов вскочил бы на чужого коня – и поминай как звали. Но Фродо, привыкший уважать чужую собственность, не мог себе такого позволить. А попросить – так ведь любой насмерть испугается его облика. Не спеша, Фродо пошел по улицам родной Хоббитании. Ага, вон на пригорке пасутся двое пони, привязанных около норки. Кажись, нора Тэда Сэндихилла. В свое время Тэд пренемало досадил Фродо – в качестве мести можно было изрядно попугать его; а впрочем, у Фродо не было выбора. Он негромко постучал в дверь. Раздалось недовольное ворчание, после чего в дверях показался Тэд с трубкой в зубах.

-         Чего угодно? – спросил он с выражением такого недовольства, какое только могло поместиться на его лоснящемся от жира лице.

-         Послушай, Тэд, у меня к тебе просьба, не откажешь? – начал было Фродо, ужасаясь глухому и запредельному звучанию собственного голоса. Но Тэд, завидев на пороге черную фигуру, загораживающую свет, с воплем, какому любой назгул позавидует, бросился вглубь норы, захлопнув за собой дверь.

«Жаль беднягу. Перепугался, небось, до смерти», - подумал Фродо. Теперь у него не оставалось выбора: он отвязал красивого черного пони, вскочил на него, шепнул: «Вперед! В Минас-Моргул!» - и черной молнией сорвался с места.

 

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ...
Используются технологии uCoz